Лицо зла себе приятно представлять страшным. Грозным, мерзким, подлым, шкодливым каким-нибудь. И врага себе приятно представлять опасным и сильным: заокеанского лютого монстра, или злокозненную какую-нибудь всемогущую местную спецслужбу. Когда у врага такое лицо - бороться с ним интригующе, ответственно и вообще хорошо.
Что делать, когда у зла - лицо школьной учительницы моего сына по литературе, или по физике? Доброе и слегка усталое такое, знакомое лицо?
Так вышло, что в избиркомах у нас обычно заседают учителя.
Те, кто учил нас добру и правде совсем недавно, а со временем - учит наших детей. Наши матери, тети и подруги подруг.
Они встречают нас на выборах и приветливо здороваются, и улыбаются, записывают нас в журнал и выдают бюллетень.
Им дали указание, сколько кого голосует за что - и они это указание кровь из носу выполнят. Они - подневольные люди, куда там группе Ульмана, им не за что чувствовать себя виноватыми.
Они навряд ли совершают в жизни какие-то мерзости, которых мы сами когда-либо не совершили. Они терпят, жалеют и понимают наших детей, которых я лично совсем не всегда могу вытерпеть и пожалеть.
Они вбросят в избирательные урны те бюллетени и в том количестве, какие и в котором им велели вбросить. И с теми, кто пытается помешать, обходятся жестко. Имею ли я право их за это винить? Вопрос открыт.

Историю расскажет лучше сам ее участник, а не я, узнававшая ее по телефону. Вкратце она такова: наблюдатель приехал на участок, ему предложили водку, коньяк, вино и пиво. Но он был идейный и пить не стал. Ну и вообще столько выпить сложно. Наблюдателю предложили взятку за то, что он уберется восвояси с подсчета голосов. Но он был идейный и отказался. Тогда его перед началом подсчета выгнали вон. За то, что он ходил и фотографировал. Это были незаконные, разумеется, основания, и ТИК вернул его на место. На участок. И он сел писать жалобы: на то, что его на час выгнали, на нарушения в ходе подсчета, на предложение взятки пресловутое.

И тогда тетечки пришли опять, стали его уговаривать, упрашивать не писать, клясться, что больше никогда в этой комиссии участвовать не будут, что их никто не предупреждал, что наблюдателю нельзя ходить, раньше все наблюдатели были хорошие и сидели на своем месте, и обо всем всегда договаривались... И они, тетечки, и правда были хорошие: дали обед, и ужин, водку с коньяком - нашли пакет и всё честно собрали с собой, раз здесь не хочет, чего ему еще было надо? И им за это теперь что будет? Что заботились, угощали... За что это им? Но да, они еще денег готовы дать...

Самый психологически сложный для меня момент. Я бы плюнула, расплакалась, может, и ушла. Я не карающий меч, сами пусть замаливают свои грехи. Я не создана для этих раскладов. У моего врага (я точно помню!) другое лицо. Я его выше описала, оно ужасное. И как же тогда бы мой кандидат, как же - попранная справедливость? Ну, сказала бы я, может и ладно? В чем они и впрямь виноваты? Кто мне дал право портить им судьбу? Народ и так голосовал, как надо, они - из моего народа... Просто их обязали. Меня - нет. Это мое счастье, а не их вина.

...Наблюдатель был идейный, он остался. Писать свои жалобы, заодно объясняя тетечкам, как им правильней впоследствии оправдаться. И чего-то им еще рассказывал про Ингушетию. И про выборы в ней. Но это всё лучше сам расскажет cам наблюдатель, когда вернется. А я подумала о другом.

Когда Враг запрещает в моей стране свободные СМИ и превращает ТВ в порнографически-криминальный мармелад, я буду представлять себе его лицо как мудрое лицо учительницы истории. Когда власть развязывает шизофренические холодные и горячие войны, уничтожает независимый суд, превращает меня в экстремистку, - я буду видеть за этим чуть усталые, проницательные глаза учительницы литературы. Когда завтра, не приведи Всевышний, в Москве ОМОН кинется дубасить нас всех своими палками, не разбирая, где мальчик, а где девочка, - как бы не увидеть мне за его дикой маской добрую улыбку классной руководительницы моего младшего сына. И я, разумеется, прощу их всех, поскольку не ведали, что творили. Высланной из России - прощу. Брошенной и забытой беженкой из бывших республик Союза, ищущей кров и корку хлеба - прощу. Подыхая от туберкулеза с гепатитом в какой-нибудь тюремной камере, прикованной цепью, - прощу тоже. Они ж не хотели зла. Наши матери, тети и подруги подруг.

Я не знаю, как это преодолеть. Наблюдателю чуть за двадцать, ему, видимо, легче. Я не воюю с перепуганными заплаканными тетечками. Но они со мной воюют. И побеждают, всей мощью состоящей из них Системы.

Анна Каретникова